- А… - я ещё не всё как следует осознал, но подставу почувствовал ясно.

- А сам виноват, - проворчала Буханка. – Довыпендривался? Будешь знать, как издеваться над слабыми.

Глава 18

В краткой вводной Макс без нажима, без злорадства дал мне понять, как я попал. Слабым парня я б не назвал, но всё равно жалко его. Он оказался самым из всех нас одиноким, это чувствовалось в каждой сказанной им фразе. Он так старательно формулировал, обдумывал каждое слова, что мне стало неловко – попросил его быть попроще. Он так обрадовался! Тут же на радостях рассказал смешную, по его мнению, историю. Макс до четырнадцати лет не понимал, что люди бывают намного его глупее.  До них не доходил юмор, его били за тупые шутки. Они не понимали простых для Макса слов, его и за это били, чтоб не выделывался. Сверстники просто представить себе не могли, что интеллект вот у этого пацана встречается далеко не у всех взрослых. Когда Максу исполнилось четырнадцать, ему несказанно повезло – прогресс сделал шаг навстречу, компьютеры появились в пользовании обитателей мигрантского гетто. Родители приобрели чадам подержанный аппарат. Сначала эксклюзивное право тупить в монитор и тыкать в клаву получили старшие братья, но чем дальше, тем больше времени проводил за компьютером Макс – единственный, кто сам разобрался, куда нужно тыкать, и что после этого будет. Парень пропал в цифровом пространстве, общение со сверстниками всё больше ограничивалось самым доступным для их понимания оттопыриванием среднего пальца вообще без слов – ему больше не требовались слова.

Он увлёкся программированием, как другие пылкие юноши в его возрасте увлекаются поэзией, только в отличие от большинства Макс родился настоящим поэтом - мастером машинного кода. Как всякого нормального поэта его прежде всего интересовало, что можно получить от злого реального мира за своё творчество. Но его так и не оставляло то детское удивление, открытие, что люди, родившиеся с одинаковыми в принципе мозгами настолько по-разному ими пользуются. Попав на Буханку, он подумал, что судьба его могла сложиться иначе, если б не тупость почти всех подряд. Он никого не судил, не злился на людей – считал врагом своим только глупость. И здесь искин приняла его измышления буквально – как и мне с калибровкой веществ по вкусу, предложила ему ту самую экспериментальную программу по… ну, вы помните какую. Макс, конечно же, не увидел в предложении ничего необычного и сразу приступил. Он очень хорошо помнил, как его идеи воспринимали на Земле, поэтому и в космосе не надеялся особо, что все сразу примутся ему помогать. Макс начал программу с себя самого, добился некоторых результатов, потом… э… кое-кто ещё, но это мне знать ни к чему.

И наконец, я сам попросился – вот такой, блин, молодец и умница. Я смутился и от безысходности предложил ему сворачивать вступление и переходить к делу.

- Ладно. Начнём с памяти. Знаешь, как она работает?

- Хорошо работает, ещё никто не жаловался.

- Родной алфавит помнишь?

- Конечно.

- Чётко помнишь?

- Да!

- Назови седьмую и одиннадцатые буквы.

- Что???

- Не злись. Попробуй назвать буквы в обратном порядке.

- Ты издеваешься? Да нахрена это нужно?

- Чтобы ты понял, насколько ты нихрена не понимаешь. Вся твоя память, логика, - это цепочки условных рефлексов, ассоциативные связи. Буханка, поставь ему для начала пятнашки.

Искин вывела перед глазами таблицу пять на шесть с закрытыми клетками и отдельно три открытых поля с буквами. Начала объяснять правила игры. Первого штрафного часа мне как раз хватило, чтобы понять, в чём она заключается. А я ещё жалел эту сволочь! Теперь-то я точно знаю, за что хочу его убить. И убью! Только сначала разберусь в этих пятнашках, а то никак из головы не идут.

***

Я начал понимать всю сложность Фариных чувств ко мне - когда кто-то становится для тебя проблемой, кого срочно нужно убить, но сделать это немедленно или неудобно, или хлопотно, или преждевременно. Вот Вой для меня прост, как правда, - убью сволочь, как только сумею, и буду делать это регулярно. Проблемой стал Макс – не только сам не тронь, но и нельзя позволять это делать другим, у кого, может быть, есть более веские причины  грохнуть паразита. Я о своих немцах, особенно немочках. Отношения у нас сложились дружеские, я мог надеяться, что моё присутствие не позволит им делать Максу больно – но, даже если это их пока сдерживает, не факт, что и в дальнейшем поможет – они вполне способны наплевать на присутствие хоть Фары, хоть Воя, хоть Кэпа с Чифом, а валькирии только позлорадствуют. Да и не собираюсь я нянчится с этим пакостником, других дел полно.

Поэтому я решил с немцами просто поговорить. На первой же «лыжной тренировке» - в «лыжниках» нас могла слышать только Буханка – я попросил минутку внимания. И не жалея собственной амбиции, рассказал, как заставил парня наговорить девчонкам на себя, а заодно и на погибших японцев.

- Ну, что ты тот ещё деятель, мы сразу догадались, - после глубокомысленной паузы первым начал Дирк. Он сказал это без издёвки, спокойно, мне даже послышалось, что уважительно. Уже без всякого сомнения уважительно продолжил Ганс.  - Но не ожидали, что ты честный парень, Сэм.

«Какой я парень?!», - заржало в душе моё деструктивное альтерэго.

- Ты правильно, конечно, - потупив глазки лепетала Хелен, - заступаешься за  Макса…

- Мы понимаем, - горестно подхватила Марта, - на его родине мужчинам не достаёт женского общества…

- Это во Франции, ага? – уточняю, чтоб ничего не пропустить.

- Ну, откуда родом все эти…, - скривился Дирк.

- Вынужденные мигранты, - торопливо встряла Хелен.

- Его, наверное, насиловали старшие братья, - злорадно «посочувствовала» Марта.

- А может даже отец и братья отца, - развила направление Хелен.

- И соседи тоже. – «Посочувствовала» Марта. – Да-да, у них принято часто ходить в гости, я читала…

Хелен согласилась. - А когда к соседям в гости приходили их родственники, они все вместе…

- И он, конечно, рано пристрастился к наркотикам, - со знанием дела уверенно предположил Дитрих, наверное, чтоб сменить явно заевшую пластинку изнасилований. – Из-за травки часто попадал в полицию, его там били…

- И тоже насиловали! – Марта не пожелала отказываться от «острой» темы.

- Всё это повлияло на парня, деформировало психику, - Ганс решительно подвёл черту. – Девочкам следовало хорошенько подумать об этом, прежде чем…

- Запихивать этого извращенца…, - у Марты вырвалось с придыханием, но она сразу смутилась, Хелен подхватила «со всею кротостию», - несчастного больной башкой в унитаз.

С опытностью истинных европейцев в «минутах скорби» в память по жертвам того и этого все четверо разом замолкли на шестьдесят секунд, склонив покаянные головы. «Они могли его просто молча убить???» - обалдела моя первая натура. Всё естество немедленно взалкало справедливости. – А японцы? Может, это они его подбили?

Ребята уделили скорби ровно минуту, и лишь по её истечению Дирк сказал строго. - Сёма, не нужно так говорить о Танака…

- Особенно нам…, - блеснули сталью глаза Ганса.

- Ты не понимаешь, - Хелен взяла меня за руку. – У Японии очень непростая, древняя культура…

- Их взгляды на мораль могут показаться странными, - ладошка Марты легла мне на плечо. – Но в космосе встречаются и более странные вещи…

- Они погибли, - сурово сказал Ганс.

- И они скорее погибли бы ещё раз, - с особым значением заговорил Дирк, - чем кто-либо заставил бы их говорить о себе такое… Как этого несчастного Максика!

- Вот именно, что заставил! – Пытаюсь ещё раз доораться до их здравого смысла. – Я шантажировал Макса! Это я продырявил стену, а сам вынудил его сказать, что он и… ну, чтоб подглядывать – вот! Буханка, скажи им!

- Подтверждаю, что кадет-пилот Семён действительно пробил гвоздём стену в своей каюте, - немедленно отозвалась искин.